Разговор с создателями Рихтера: о пластиковых пакетах, архитектурном наследии 90-х и о том, насколько красивым должен быть безотказный архитектор
В беседе приняли участие архитектор Артур Макаров, партнер архитектурного бюро Р.М. Пабло Джонаттан Пухно Бермео, архитектор и руководитель Бюро Правда Петр Мироненко и куратор программы открытия “Рихтера” Екатерина Гавинская. Модератором выступил руководитель Бюро Правда Никита Тугарин.
Никита: Для начала, давайте определим у кого какая
была роль в проекте. Артур — главный архитектор…
Артур: Нет-нет, все было не так. Эти титулы придумали, когда нас публиковали в разных изданиях. На самом деле, все началось
с того, что я просто делал макет “Рихтера”, после чего мне сказали: “Дружище, делай дом”. Я оценил объем работы и сразу позвонил Пете. Мне кажется, мы довольно равнозначно поделили задачи. А когда поняли, что работы больше, чем мы думали, позвали Пабло.
Никита: Как получилось, что ты стал работать над макетом?
Артур: Ситуация забавная. Мы сидели в “Стрелке”, работали. И Полина Макеева (коллега Артура в “Стрелке”, прим. Бюро Правда) подошла ко мне, спросила знаю ли я каких-нибудь студентов, которые сделают макет с минимальными ресурсами. Она описала задачу, и я предложил вместо обычного кукольного домика” сделать интересную инсталляцию, записать к ней какой-нибудь музыкальный ряд. Меня сразу отправили к Насте Ефимовой (основательница и идеолог “Рихтера”, прим. Бюро Правда). Я приехал в еще разрушенный особняк, выложил свои идеи. Мне сказали: “Окей, делай как скажешь”.
Никита: То есть ты еще работал на “Стрелке”, когда начался проект?
Артур: Да. Я, на самом деле, сделал макет на Электрозаводе за майские праздники — были какие-то нереальные сроки. В общем, я как безумный его чертил, клеил и бегал с температурой 38 по этому заводу. Потом мы позвали Никиту Рассказова, который записал звуки дома и создал из этого звуковую композицию. Мы подвесили макет в темном помещении, подсветили его, и было слышно как шумит, скрипит, свистит этот дом.
Никита: Как макет для тебя перерос в проект?
Артур: Прошла эта неделя и на какое-то время все затихло. Потом Настя, зная, что я занимался в “Стрелке” благоустройством, спросила, могу ли я подумать над их двором. Мы ходили с ней по территории “Рихтера”, а я думал о том, как сложно успеть сделать такой двор за два месяца (время до открытия Рихтера, прим. Бюро Правда), и как они вообще собираются за это время закончить весь особняк. В общем, мы ходили по двору, а потом зашли в дом. Настя спросила, что я думаю насчет какого-то момента в интерьере. Я предложил пару идей, потом еще пару идей. В этот момент привезли радиаторы на установку. Мы начали обсуждать краны, детали. И плавно, сам не понял как, я начал работать над всем домом. Надо было чертить, контролировать, строить — я понял, что мне нужна помощь. И я позвонил Пете: “Петя, как там футбол?”.
Петя: Я ехал на четвертьфинал сборной России.
Артур: Да-да, точно. Я говорю: “Приезжай быстрее, будем работать”. Что-то в этом духе.
Никита: То есть случайность, твой усердный труд с макетом и хорошие идеи подвели тебя к этому проекту?
Артур: Получается так. Все всегда через друзей.
Никита: Почему ты позвал именно Петю, а не кого-то другого?
Артур: Петя, во-первых, красивый. Красивый мужчина не может отказать. Мы с ним по работе в “Стрелке” общались, и мне всегда нравилось его видение. Например, если я утыкался в какую-то проблему, Петя видел решение. Сидишь в ступоре над чем-нибудь, потом Петю спрашиваешь: “Что думаешь”, а он: “Сделай вот это”. И ты: “Да! Мне это и было нужно”. Еще я помнил, что Петя как раз делал с вами дом (речь о проекте Бюро Правда “Ваня Спешл Хаус”, прим. Бюро Правда). Я знал, что у него классный опыт, и подумал, что мы найдем общий язык в этом проекте.
Никита: Сколько тебе было лет к началу проекта?
Артур: 24 или 25.
Никита: Офигенно.
Артур: Да, согласен.
Никита: Кать, твоя роль в этом проекте какая была?
Катя: Моя роль звучит как куратор/координатор программы открытия. Надо упомянуть, что “Рихтер” — это не только отель, это и некое место силы с многофункциональной программой внутри. Отель в “Рихтере” в первую очередь несет коммерческую функцию, которая, в том числе, поддерживает большой блок, направленный на разные социо-культурные инициативы. Внутри здания вы найдете галерею современного искусства, радиостанцию, печатный и журнальный залы, библиотеку, бар и вермутерию, ресторан и насыщенный разными активностями внутренний двор. Площадь и конфигурация двора позволяют проводить там массовые мероприятия, начиная от показов кинофильмов и заканчивая вечеринками.
Соответственно, моя задача была в том, чтобы все эти смыслы, которые первоначально вкладывались в проект его идеологом, Настей Ефимовой, собрать в некую интересную программу открытия. Это делалось для того, чтобы место проявило себя не только как отель, но создало некое комьюнити вокруг себя, привлекло классных авангардно мыслящих людей, которые верят в дополнительные смыслы и создают их. Идея в том, чтобы люди приходили не просто потусоваться в отеле, но и получить какой-то необычный и вдохновляющий опыт, встретить единомышленников, а кроме того хорошо отдохнуть и вкусно поесть. Программа открытия состоялась с 16 сентября по 24 сентября.
Петя: Если что, дату 24 сентября выбрал астролог.
"Помощь архитекторов была не только в
классическом ее понимании. Иногда
помощь архитектора — это заклеивать
окна мусорными пакетами..."
Катя: Вот ты смеешься над этим, а мы, как говорится… Наша переписка с Настей началась 25 июля. К работе над открытием я приступила в начале августа — было шесть недель на то, чтобы собрать мощнейшую программу, которая бы в течение недели каждый день привлекала к себе внимание, причем не только вечеринками, но и более сложными разнонаправленными гибридными моделями мероприятий. В общем, за шесть недель нужно было собрать всех друзей Рихтера, которых к тому моменту появилось уже очень много. Это разные кураторы, музыканты и художники, которые хотели бы сделать что-то очень важное и концептуально интересное для этого места. Суть “Рихтера” как раз в необычности форматов и их переплетении. И нашей задачей было создать и сохранить для них атмосферу свободного творчества.
Петя: Программа открытия сделали программу открытия такой, чтобы вся Москва знала, что “Рихтер есть.
Катя: Так и вышло.
Пятницкую еще были закрыты газетами, в них уже стучались какие-то агентства, делающие мероприятия: “Где Рихтер? Мы хотим снять эту площадку, хотим провести ивент”. А по факту они видели, что Рихтер еще даже не построен. Слухи шли вперед.
Петя: Весной, до начала стройки, чтобы привлечь внимание и инвесторов, Настя сделала неделю мероприятий. Пусть и не таких масштабных как на открытии.
Катя: Нужно отметить авангардное мышление Насти, ее визионерство, то, как она увидела большую силу такого рода пиара, и то, как она выстроила коммуникацию с потенциальными пользователями таким рядом мероприятий. Только сейчас в нашей стране люди приходят осознанию важности такого рода активаций и эффектов, которые это может приносить.
Никита: Катя, ты контактировала непосредственно с архитекторами при подготовке программы открытия?
Катя: Да, безусловно.
Никита: Например?
Катя: До последних минут площадка не имела своего финального вида. У нас была серия вечеринок, иммерсивный спектакль, телесные перформансы, пара музыкальных мероприятий, одна большая выставка, парочка маленьких — все это создавалось разными художниками. Они приходили и не совсем понимали, как в итоге будет выглядеть пространство. Это причина коммуникации с архитекторами №1: периодически нужно было вызывать кого-то из них для вдохновенного рассказа о том, как будет решено помещение. При этом у всех художников и кураторов были свои пожелания по поводу оформления и организации пространства, в крусе которых архитекторы должны были быть — это вторая причина коммуникации. Периодически мы все вместе встречались, брейнстормили, принимали решения командой.
Петя: Помощь архитекторов была не только в классическом ее понимании. Иногда помощь от архитектора — это заклеивать окна мусорными пакетами…
Петя: Даже был эффект запахов от нагретого ПВХ.
Катя: 4D, полное погружение.
Петя: Знаешь, начинали философски про смыслы в архитектуре, а заканчивали со скотчем и пакетами в руках. Этот проект — идеальный пример того, как можно минимальными усилиями сделать максимально классно. Что нужно, чтобы получилось отличное здание, если у тебя нет полноценного проекта? Надо просто взять архитекторов и посадить их на стройплощадку. Для работы с реконструкцией и реставрацией, где не облажаться в проекте просто невозможно, это идеальное решение. Допустим, стену снесли, а за ней старая дверь, которая на чертежах немного левее — в обычной ситуации это привело бы к долгой и мучительной координации.
Никита: Это звучит отлично, если у архитектора есть карт-бланш на все решения. Вам не надо было согласовывать решения с Настей или с Катей?
Петя: Настя сама непосредственно участвовала во многих вещах, технических и концептуальных. Фактически, она соавтор проекта.
Пабло: Она во многом решалась на такие вещи, на которые большинство заказчиков никогда бы не пошли. Это тоже очень важно.
Катя: К тому же у нас не было ни одного крупного инвестора. А значит, никто не приходил и не говорил: “Мне плевать, я люблю, когда все желтое, делайте!”. Ни один из инвесторов концептуально не вмешивался в проект. Был очень высокий кредит доверия как к Насте, так и к команде. Правда, есть минус в отсутствии крупных инвесторов — довольно ограниченный бюджет. Петя: В общем, если говорить про дизайн и стилистику, планировку и выбор материалов, то это все довольно быстро сложилось. Остальное надо было просто воплотить. Каждый вечер у нас с заказчиком был обход, на котором все грустили от того, как много надо сделать и как каждый день мы не успеваем все больше. Там все проблемы и обсуждались.
Никита: И на фоне грусти появляется идея позвать еще одного человека — Пабло?
Петя: “Рихтер”, разгар стройки, три недели до сдачи. Мне Катя говорит: “Слушай, я давно уже запланировала кое-что и не знала, как тебе сказать. Я подарок тебе сделала — поездку в Дагестан, все друзья едут. Послезавтра надо выезжать.” (Катя и Петя — пара, прим. Бюро Правда).
Артур: А за неделю до этого ко мне подходит Катя и говорит: “Слушай, у меня тут есть билеты в Дагестан для Пети. Я ему еще не говорила. Мы с ним, наверное, поедем. Но ты ему не говори. Я сама поговорю”.
Петя: А на стройке полный аврал, потеря одного человека — беда… Я позвонил Паше. Я не так много знаю ребят, которые сразу могут влиться в работу. А он, к тому же, просто гений коммуникации. Коротко объясню, в чем это выражается. Я уехал в Дагестан, неделю был без связи. Ребята со стройки старались меня не беспокоить, спасибо им за это. Когда я уезжал за три недели до сдачи объекта, вокруг была паника, люди срывались друг на друга. Приезжаю — а там просто чилл, дзен, понимаешь? Это Паша со всеми подружился, всех помирил. Каждый день в 4 часа дня он шел пить со строителями чаечек и обсуждать с ними все шутки-прибаутки. Паша — человек, который делает жизнь приятной. Если у кого-то проблемы и все идет в жопу, надо брать Пашу.
Пабло: Я был кризис-менеджером. Попал в самый разгар. Действительно, сроки были очень сжатые и времени ни на что не было, даже на коммуникацию между собой и, тем более, с Настей. Если честно, большинство вещей мы решали по месту и просто говорили строителям, как будет решено то или иное место и что надо делать. По большому счету, нас было трое, и мы решали вопросы локально. К счастью, учитывая, что мы хорошие архитекторы, наши решения зачастую были правильными. Мы и правда почти не успевали чертить, нормально подсчитывать объемы материалов. Но это был очень интересный опыт.
Артур: Может создаться впечатление, что проекта не было вообще. Это не совсем верно. Этот особняк — памятник архитектуры, объект культурного наследия. Это значит, что в здании вообще нельзя проводить работы без проекта приспособления. Поэтому, после того как мы с Петей определились с планировками, я начал чертить проект приспособления вместе с реставраторами — это отдельная организация, которая помогала с согласованием в Департаменте культурного наследия. Так что, с точки зрения производства работ, это не была полная анархия. У нас был еще архитектурный проект, где довольно подробно были решены санузлы, номера и кухня ресторана, развертки и выводы сантехники. Из-за низкого качества обмеров и отсутствия времени проект не был детально проработан, но основную логику решений мы заложили. А вот по инженерным сетям проектов либо не было, либо они были очень сырые. По этим вопросам и связанным с ними архитектурными деталями решения принимались по месту.
Петя: Была одна непреклонная вещь — отопление, которое Артур спроектировал в самом начале. Это очень помогло. Радиаторы делали два месяца.
Артур: Да, радиаторы были на заказ. В здании нет ни одной одинаковой батареи, а всего их штук сто. Я как-то ползал один ночью в темноте с фонариком по этому дому, вымерял откосы, чтобы радиаторы визуально совпали с проемом окна. В какой-то момент я вижу свое подсвеченное снизу, как в фильме ужасов, отражение в стекле и пугаюсь. В это же время в окне дома напротив я заметил как женщина упала от страха, увидев непонятного человека в доме, который пустует пять лет.
Никита: Было бы интересно послушать эту женщину, если бы она могла подключиться к беседе.
Артур: Я думаю, она заикаться начала после этого.
Никита: Я понял про согласование, но какие-то моменты вызывают вопросы. Например, яркая цветная перегородка, врезающаяся в потолочную лепнину. Такие вещи не надо согласовывать при работе с архитектурным памятником?
Артур: Стеклянные перегородки — это минимальная интервенция в интерьер. Делается пропил в лепнине шириной в один сантиметр, туда заводится эта перегородка с профилем. Ее всегда можно демонтировать, а лепнине не нанесен колоссальный ущерб. Этот сантиметр потом можно просто зашпатлевать. Мы проводили аккуратные акцентные интервенции из новых материалов, которые бы не смешивались с чем-то старым. А у зрителя не возникало бы вопросов: это из XIX века или современное?
Петя: Надо смотреть, что является предметом охраны. Очень много вещей вообще не являлись предметом охраны, так как они были из девяностых. Предметом охраны была, например, планировка. Поэтому изменения, связанные с ней, были показаны в проекте приспособления и согласовывались.
Катя: В здании была печка, и издалека она казалось отделанной плиткой. А при приближении было видно, что она расчерчена карандашом. На самом деле, мы очень смеялись, что оригинальные вещи в “Рихтере” можно пересчитать по пальцам одной руки. Но и среди неоригинальных находились интересные артефакты — мы сохранили огромную банковскую дверь из девяностых, за которой хранились тонны наличности.
Катя: Из оригинального в “Рихтере” была, во-первых, лестница.
Артур: Из Бельгии.
Катя: В любом случае старая.
Артур: Она старая, да.
Катя: Во-вторых, потолок в трех комнатах. Причем, очень хорошо отреставрированный. В-третьих, оконные рамы с фурнитурой на них, мы этим очень гордились. Но, если честно, никто не знает из какого они времени. Если честно, меня с самого начала зацепила идея, что мы не пытаемся скрыть эклектичность “Рихтера”. В этом есть свой красивый жест и направленность к зрителю. Безумно красивый микс старины разных времен с девяностыми с одной стороны и минималистичное, интеллектуальное, сложное с другой. В этом есть какая-то такая особенность Рихтера, его аутентика, его какая-то своя правда.
Никита: Вы упомянули банки, девяностые, исторический потолок, расчерченную карандашом плитку на печке. Можете рассказать про историю дома?
Артур: Изначально территория была усадьбой, часто перепродавалась и меняла владельцев. Если верить исторической справке, в советские годы в здании появились коммуналки с деревянными туалетами на улице. Потом наступили девяностые, коммуналки выкупили и расселили, а в здание въехал банк. Банкиры сразу откопали подвал, сделали хранилище с бетонными стенами метровой толщины, вставили туда сейфовые двери. Помимо этого, они влипли на достаточно подробную реставрацию, потому что здание “Рихтера” — памятник архитектуры. Их так мучило Мосгорнаследие (старое название Департамента культурного наследия, прим. Бюро Правда), что реставрация растянулась на несколько лет. Дом разобрали до кирпичного каркаса, поменяли перекрытия и лепнину помимо всего прочего. Видимо, состояние дома было очень плохое. Не так много вещей пережили реставрацию: например, в двух из трех залов парадной анфилады на потолках есть расписной лепной декор. Все понимали, что, если начнут менять перекрытия и там, то разрушат всю эту красоту. Так, в двух помещениях перекрытия остались деревянными, а интерьеры подлинными из XIX века. В нулевых банки съехали, и до сегодня дня у здания не было должного применения.
Никита: Во время стройки вы находили артефакты разных времен. Как вы решали, что сохранить, а что выкинуть? Был ли посыл сохранить как можно больше вне зависимости от эпохи?
Артур: У меня есть хобби — археология. Образования в этой сфере нет, но я часто ездил на раскопки…
Никита: У тебя есть первые три буквы этого образования.
Все остальные: …
Артур: Да-да. И этот проект мне напоминал раскопки: ты копаешь яму, а по ее бортам слоями лежат все исторические слои. И когда смотришь на такой срез, ты не говоришь, что только нижние слои интересны, игнорируя верхние. Тут то же самое. Мне кажется, этот проект — это срез культурного пласта этого дома. Нет “плохого” наследия, даже коммунальные квартиры с их планировками интересны. Пройдет еще лет пятьдесят — их тоже начнут заносить в наследие. Никита: Хрущевки чуть не занесли (речь о микрорайоне Беляево, прим. Бюро Правда).
Артур: Да, о том и речь. Почему мы говорим, что наследие девяностых это плохо, а XIX век — хорошо? Это все история, это все интересно. Поэтому мы старались максимально сохранить культурную летопись дома. Конечно, мы избавлялись от вещей, которые не несли вообще никакой ценности: от пластиковых плинтусов, сделанных под дерево, от ламината поверх исторического паркета, от кабель-каналов с розетками.
Никита: Винтажная мебель в интерьере это наследие “Рихтера” или она специально подбиралась?
Катя: Настя лично ездила несколько раз в Италию на большие винтажные рынки и выбирала мебель. Было здорово, когда оттуда приехало освещение. Я помню как мы разбирали огромные коробки, боясь разбить ошеломительные хрупкие светильники. Ощущения были, как будто мы открываем подарки на Новый год.
Никита: Новая мебель и сантехника в проекте тоже совершенно шикарные, и видно, что они дорогие. При этом, вы упоминали ограниченный бюджет. Как так вышло? Экономили на стройке и потом вложились в мебель и сантехнику?
Катя: Здесь надо сказать “спасибо” всем партнерам проекта, которые по разным причинам соглашались давать все это бесплатно.
Петя: Партнерские программы курировались Сердаром. Он выстраивал отношения не с менеджерами магазинов, а с владельцами и руководством, то есть с теми людьми, которые принимают решения. Они получали хорошую маркетинговую площадку, своего рода бесплатный модный шоурум. При этом они получали квоту на определенное количество мероприятий, которые могли провести в “Рихтере”.
Катя: Плюс статьи в профессиональных интерьерных журналах.
Петя: В общем, для поставщиков это был отличный пиар. Например, поставлять терраццо в Кремлевский дворец — это престижно. Здесь такая же логика.
Артур: Постоянно приходили потенциальные поставщики, и им надо было водить экскурсии. Например приезжает президент компании рок-группа “Антоний Дарт”, это просто самый забавный и клевый чувак был из всех, кого я помню. Просто приезжает такой идеальный мужчина в идеальном костюме со своей помощницей, в идеально начищенных ботинках, очень вкусно пахнущий, просто совершенно выпадающий из контекста этого раздолбанного дома, где, не знаю, вода с потолка льется, все в пыли, в грязи, и ты должен ходить, полчаса или час по этой стройке просто бесконечной, рассказывать ему, как в каждом углу будет красиво, что было бы здесь здорово поставить вашу ванную из последней коллекции, потому что это будет супер-вау и т.д. И эти люди…
Катя: Артур! Ты пропал.
Артур:… на высоком уровне, мне кажется, как-то у них была немного другая глубина резкости взглядов, они понимали, что сейчас какие-то люди будут делать, что все достроится, получим результат.
Петя: Отличная шутка. Поскольку не было проекта, не было рендера, рендер был с архитектором, ты ему рассказываешь, идешь по помещению: “Здесь будет так и так, представили? Представили? Так и будет. А здесь вот так”. Все рендеры были индивидуальные.
Никита: Вроде было понятно, что ты сказал. Единственное, какой-то последний вывод не расслышался. Т.е. идеально пахнущий мужчина, ты ему показываешь помещение.
Артур: Знаешь, почему запомнился? У него был яркий такой парфюм. А на стройке обычно пахнет вообще не очень. А тут, знаешь, заходит, ты такой оборачиваешься.
Артур: Знаешь почему именно он запомнился? У него был яркий парфюм, а на стройке обычно пахнет вообще не очень. Мне кажется, люди в высших уровнях руководства обладают другой глубиной резкости взгляда на происходящее. Они понимали потенциал этой истории, очень быстро подхватывали. Настя тоже общалась с потенциальными поставщикам, а она очень хорошо доносит свою точку зрения. И все они уходили из этого дома вдохновленными, согласными дать нам все, что нужно. И таких партнеров было много. “Laufen” дали сантехнику, ребята из “Dornbracht!” дали смесители, “Тесе” дали все системы водоснабжения и отопления, компания “Manders” дала дорогую английскую краску на весь дом и так далее. Интересные взаимоотношения сложились с интерьерным салоном “ТРИО-Интерьер”, который находится прямо напротив “Рихтера”. Его директором на тот момент был Женя Миллер, друг Насти и Сердара. В какой-то момент “ТРИО-Интерьер” просто начал давать очень крутую и дорогую мебель. Не навсегда, но в долгосрочную аренду.
Никита: Люстра была не родная Рихтеру? Люстру вы тоже привезли, как-то получили?
Артур: Нет, люстру нам дали ребята из Трио Интерьер. Там была какая-то очень крутая люстра, отделанная сусальным золотом, просто такие круги, безумно светящиеся. Нам Трио Интерьер дал ее, условно, поносить. Ну, вот вам люстра, мы будем к вам ходить, да и вообще вы нам нравитесь, но потом мы можем ее продать или забрать. И вот типа пришли чуваки в салон, сказали, что хотим люстру их Рихтера, и купили ее. И нам как бы дали другую люстру. Типа пусть у вас другая теперь повисит.
Никита: Которую рано или поздно купят видимо. Отличная схема.
"А еще нам привозили прекрасные завтраки. Знаешь, стоит пыльный сбитый из досок стол, а на нем идеальный завтрак."
Никита: А теперь — блиц! Я спрашиваю как хочу, вы отвечаете коротко. Если описывать работу над “Рихтером” со стороны — дни и ночи на стройке,
сжатые сроки, проект на коленках — звучит не очень заманчиво. В то же
время, у вас сформировалась удивительная команда единомышленников, и до сих пор о работе над проектом вы отзывались исключительно положительно. Если бы снова выдалась возможность поучаствовать в похожем по формату
проекте в том же составе, вы бы согласились пережить такой стресс еще раз?
Катя: Да, определенно согласилась бы. Во-первых, я очень сильно люблю нашу команду. Во-вторых, я спринтер по своей природе и манере работы, поэтому я всегда испытывала слабость к ярким и молниеносным проектам и профессиональным вызовам. Это приносит много эмоций и впечатлений.
Поэтому, определенно, да.
Никита: Петр?
Петя: Да, конечно. На самом деле, наличие готового проекта не спасло бы
от того, что его пришлось бы переделывать. В итоге на работу мы затратили меньше усилий, чем если бы заранее все спроектировали в офисе. Мы бы потратили гораздо больше времени, чтобы сделать проект, гораздо больше времени, чтобы ездить на стройку, гораздо больше времени, чтобы все время этот проект менять и согласовывать. Соотношение усилий к результату здесь идеально — так можно строить и, может, когда-то даже нужно. Проект позволяет защищаться от ошибок и от конфликтов — здесь же все понимали, что ошибки будут.
Никита: Паша?
Пабло: Человек со стороны скажет “нет”. Это вполне нормально. Чтобы в этом участвовать, нужно обладать яйцами, которые есть у всех присутствующих здесь. Но, зная как все было на самом деле, я бы точно сказал “да”. К тому же сейчас я понимаю, как можно было бы в тех условиях лучше оптимизировать процесс и сделать проект еще быстрее. А еще нам привозили прекрасные завтраки. Знаешь, стоит пыльный сбитый из досок стол, а на нем просто идеальный завтрак: пармезан, домашний творог и свежеиспеченный хлеб.
Артур: Да, это нас Настя снабдила. У нее был проект, “ВисК Оезоп Но!е/”, и она просила часть завтраков оттуда паковать и везти нам на стройку. И мы каждый день ели классный отельный завтрак и пили прекрасный кофе в грязи. Отличный контраст.
Никита: Я так понимаю, ты бы тоже вписался в такой проект снова?
Артур: Конечно. Мы как будто поучаствовали в каком-то социальном эксперименте. Лично мне, да и всем нам, это дало много бонусов с точки зрения нашей карьеры. Такие проекты помогают “выстрелить”.
Никита: Можно будет отдельно поговорить про “выстреливание” молодых специалистов. Но это совсем другая тема уже. А пока, всем спасибо!
